Новая токсичность, новый мир
Давайте уже об этой самой токсичной мужественности (можно я так буду, а то «маскулинность» мне как-то не в дугу), благо момент располагает. Основной вопрос — а как так вышло что она стала токсичной?
Моя гипотеза такова — токсичными социальные концепты становятся на переломе исторических эпох. В старой — такие концепты общеприняты и полезны, в новой — быстро исчезают, заменяясь чем-то новым. А вот в переходное межвременье от них остается привычный ритуал, который при этом не работает.
Вот вам метафора — вы утром подходите к офисному автомату, суете в щель монетку — а он вам не выдает ежеутренней чашки кофе. Но деньги жрет вполне исправно. Как тут не стать агрессивно-токсичным?
Но еще хуже если вместо кофе-машины тебе отказывает в привычном бонусе социальный механизм или конкретный человек. Вот тут глаза застилает настоящая красная пелена.
Люди крайне болезненно относятся к сломавшимся социальным ритуалам. Мы существа социальные и настроенные в резонанс с окружающим обществом (я писал об этом в конце этой вот заметки, там где про машину общества и про бонусы). И вот это самое возмущение отсутствием поощрения после верно исполненного ритуала и становится токсичностью.
Ладно, давайте опять к конкретике. Образ брутального мужика со всеми его атрибутами (в том числе да, с буллингом и сексуальным насилием) — не на пустом же месте появился. И нет, я не соглашусь с радикальными феминистками — это не проявление животной мужской агрессии. Это, как и примерно все что с нами происходит на этой планете — эволюционный механизм, продуцирующих людей с определенными социальными навыками.
До тех пор пока люди не придумали надежные средства контрацепции — человечество использовало практически единственную репродуктивную стратегию — «больше значит лучше». Детей нужно было много для того чтоб скомпенсировать младенческую смертность и обеспечивать производство (и особенно — сельское хозяйство) рабочими руками.
Значит все это время людям нужен был механизм быстрого воспитания большого количества детей. Дешевый механизм воспитания, прошу прощения, дешевых детей. Поэтому — семейное насилие, осуществляемое сначала отцом и матерью, потом переходящее в руки старших братьев и сестер.
Результатом такого воспитания битьем становилось общество чудовищно толерантное к насилию. Над слабыми, над детьми, над женщинами, над непохожими, чуждыми и не имевшими за собой поддержки общины.
Насилие до того исторического момента, пока ситуацию не стали уравновешивать финансовые стимулы и защитные механизмы государства составляло настолько большую часть социальной жизни — что тренировка в насилии, в готовности бить и убивать — становилась одним из приоритетов воспитания. Отсюда растет буллинг, дети учились (и их учили) бить и быть битыми.
Сейчас большинству людей достаточно сложно представить с какой легкостью убивали и насиловали тех, кто не обладал защитой общины, чужаков. Никакие лихие девяностые не дают об этом представления, нечто подобное можно прочесть разве что в расказах Шаламова — «закон-тайга, медведь-прокурор».
Нынешняя токсичная мужественность — это попытка вести себя так как было правильно и логично в другую историческую эпоху, с другой демографией и другими социальными ролями.
Эта стилистика поведения, где чуть-что — в морду, где нужно ломать или быть сломанным все еще существует, но ее наличие — это признак того что общество еще не поняло что с ним происходит. Что детей не десяток — а пара, что полицейский штраф накажет соседа гораздо сильнее чем сломанный нос и так далее.
И токсичный душок от показной брутальности идет потому что сами ее проявляющие видят эту несовременность и несвоевременность. Это отчаяние в ожидании исчезновения старого мира и непонимание и неприятие нового мира (чуть больше о VUCA-мире).