Внезапно пришло в голову что трудодни, обязательные для отработки советскими крестьянами-колхозниками это ведь в чистейшем виде — барщина.
Та самая, которую Пушкин в «Евгении Онегине» уже называет «старинной», а главный герой затем для своих крестьян «оброком легким заменил». Но то что было старинным ярмом в начале 19-го века — стало на 30 лет обыденностью для самого передового в мире государства рабочих и крестьян.
Вообще любопытно поговорить о том как пропаганда уходит от использования слов, которые либо были скомпрометированы предыдущим использованием, либо «несвоевременны».
Например, слово «диссидент». Оно, вроде бы, изначально появилось на Западе как внешнее название советских инакомыслящих, но в начале 70-ых его стали применять для определения таковых уже и советские идеологи и карательные органы. Почему?
Дело в том что эстетика революции, борьбы прогрессивного меньшинства против косной государственной машин была в Советском Союзе романтизирована историей 19 века и Октябрьской революции. И поэтому использование слов «протест», «революционный заговор», «подпольщик» — было сильно не с руки.
В сталинское время для этого разработали целый арсенал названий, не оставляющих сомнений в том что дальше с ними будут делать — «контра», «фашисты», «шпионы», «вредители». В более мягкие брежневские годы потребовалось более мягкое и менее внятное слово. Диссиденты — очень подошло, как не вызывающее никаких народных симпатий.
Традиции пропагандистской игры словами в России живы — недаром ведь Путин называет Навального не оппозиционером, а шантажистом, смутьяном и интернет-троллем.
